Принцесса стала королевой

На недавней церемонии вручения кинематографической премии "Ника" обладательницей почетного приза в номинации "Лучшая женская роль" стала замечательная актриса Евгения Симонова. В ретродраме режиссера Андрея Эшпая "Многоточие" она прекрасно сыграла умудренную опытом женщину-скульптора, которая неожиданно влюбляется в молодого натурщика. Высокая оценка работы Симоновой красноречиво свидетельствует о том, что очаровательная принцесса из "Обыкновенного чуда" давно уже стала королевой экрана и сцены.

– Сейчас я снимаюсь значительно реже, но зато и более ответственно подхожу к своим ролям, – рассказывает Евгения Павловна. – Наверное, это сказалось и на съемках в "Многоточии". Фильм снят по мотивам повести Виктора Некрасова "Кира Георгиевна", причем сценарий назывался "Март. После разлуки". Но так получилось, что действие переместилось на лето, а значит, название картины уже не вполне соответствовало натурным съемкам. Стали думать, как переименовать фильм: "Июнь… Июль… Август…" Когда наша фантазия начала иссякать, а название так и не появилось, повесили огромный лист ватмана, на котором любой желающий мог написать свои варианты. Кто-то написал "Многоточие". И попал в точку…

– В выборе партнеров по фильму ваш голос что-то значил, или муж-режиссер Андрей Эшпай принимал решение волевым методом?

– Права голоса в этом вопросе у меня нет. Хотя свое мнение я, конечно, могу высказать. И Андрей примет его к сведению. Но сделает все равно по-своему. К счастью, у нас вкусы во многом совпадают. В том числе и по актерским личностям.

– В "Многоточии" вам пришлось играть довольно рискованную героиню, у которой завязался бурный роман с юношей…

– Да, это был непростой момент. В повести Некрасова все написано однозначно: у них свидание в студии, которое заканчивается близостью совершенно определенного рода. Потом они едут к ней на дачу, а мужу она говорит, что ночует у подруги. В повести ей 42 года, а мне, когда я начинала сниматься, было 50. В таком возрасте это выглядело бы странно и не соответствовало бы тем доверительным отношениям, которые у нее установились со вторым мужем. Тем более что на роль этого юноши был приглашен Евгений Цыганов, сыгравший моего сына в "Детях Арбата". Цыганову столько же лет, сколько моей младшей дочери. Я говорю Андрею, что не смогу с ним кокетничать – это просто исключено. Тут приходит Цыганов и в своей манере заявляет: "Евгения Павловна, я знаю, что вы не хотите со мной... А вы попробуйте, вам понравится".

– Как вы отреагировали на столь самонадеянное заявление?

– Я просто сказала: "Все, без меня". Тогда мы решили, что это будет просто флирт, который она себе позволяет, не переходя черты. И возник самый "откровенный" эпизод "Многоточия", который Андрей назвал "эротическим футболом". Его, кстати, предложил Цыганов. Все началось с того, что подмастерья гоняли мяч в мастерской скульптора, поднимая жуткую пыль. А тут Женя подходит: "Евгения Павловна, а давайте и мы с вами попробуем!" Я, естественно, в категорический отказ: "У меня платье бархатное! Туфли на высоченных каблуках!! А тут пыли по щиколотку!!! Какой футбол может быть…" Но ведь попробовали. Массу дублей отсняли. В результате родилась одна из лучших сцен фильма.

– Вообще вам комфортно работать с молодыми артистами?

– Вполне. В тех же "Детях Арбата" их была целая плеяда. Чулпан Хаматова, которую я просто обожаю и которая фантастически профессиональна. Инга Оболдина, Андрей Кузичев, Володя Попов... Они другие, чем были в свое время мы, лучше знают себе цену, свободнее, в чем-то прагматичнее, но среди них тоже есть настоящие артисты. Когда я впервые увидела Цыганова на пробах, сразу поняла, что со мной будет сниматься актер уровня Олега Даля, Александра Кайдановского, Станислава Любшина.

– О нынешних молодых актерах часто говорят, что они, когда их приглашают на роль, начинают с денег, которые им заплатят…

– У меня не сложилось такого впечатления. И Хаматова, и Цыганов, и Колокольников только что снялись у Эшпая в "Событии" по Набокову, хотя Андрей им сразу сказал, что у него нет ни копейки им заплатить. Думаю, каждому из них было просто интересно участвовать в этой картине. А то, что современные артисты хотят получать за свою работу приличные деньги, – это глубоко нормально. Не то что я, которая получила за "Афоню" всего 230 рублей и была довольна, хотя на свою долю от прибыли этой картины могла жить на вилле. У меня к 50 с лишним годам даже дачи нет...

– В отличие от большинства актрис, вы спокойно говорите о своем возрасте...

– Я всегда легко к этому относилась. Вот если бы можно было, скрыв свой возраст, помолодеть, я бы молчала, а так... Во-первых, я рано начала сниматься, первые картины, по которым меня, надеюсь, помнят зрители, вышли более тридцати лет назад, так что, сколько мне лет, все догадываются. Во-вторых, у меня нет ощущения, что молодой я была вчера, есть чувство, что прожила долгую-долгую, очень счастливую жизнь... Я никогда не была безумно хороша, поэтому мне не жалко своей красоты. Ну старею, появляются морщины, а что делать?.. Я очень люблю дни рождения, несмотря на то что годы идут. У нас была замечательная семья, всегда много народу, много любви и внимания детям. Я помню "именинный" стол – весь в подарках, сделанных своими руками, притом что семья долгое время жила очень скромно. Когда мне уже за тридцать было, мама продолжала устраивать этот "подарочный" стол..

– Почти все ваши недавние картины сняты мужем. Для кино такие альянсы хоть и типичны, но часто вызывают в актерской среде кривую усмешку: мол, а зачем еще надо было выходить замуж за режиссера?

– Я абсолютно не обращаю внимания на подобные реплики. Великий Бергман сказал: "Я не могу снимать актрису, если она какое-то время не была моей женой". Думаю, в определенной степени он прав. Справедливости ради стоит заметить, что, когда Андрей работал над своими первыми картинами, в том числе и над "Униженными и оскорбленными" с Настасьей Кински в главной роли, о моем участии не было и речи. Кстати, сначала муж не хотел, чтобы я играла и в тех же "Детях Арбата". Мне пришлось довольно долго убеждать его, а потом я предложила: "Давай хотя бы пробы пройду!" Вообще в том, что Эшпай не станет меня снимать лишь потому, что я его жена, уверена абсолютно.

– Но если режиссер вас любит, он не может быть объективным?

– Еще как может! Близкие часто оказываются самыми строгими судьями, потому что искренне хотят, чтобы у тебя все получилось. Как известно, близость между людьми возникает не в тот момент, когда они смотрят друг на друга, а тогда, когда их взгляды направлены в одну сторону. То, что наши с Андреем творческие взгляды очень схожи, я поняла при первой же встрече с ним.

– Что значит для вас профессиональный и жизненный опыт?

– Он ведет меня, уберегает от ошибок, не позволяет предаваться унынию. Но я приобретала все с трудом. Правда, не могу пожаловаться на природу, она мне кое-что дала, наверное, и мои родители щедро со мной поделились. Но очень и очень многое мне приходилось именно завоевывать, преодолевая себя. Помню, как на первом курсе училища, когда уже был пройден весь этот сумасшедший отбор, меня чуть не отчислили. Спас Юрий Катин-Ярцев, мой художественный руководитель. Ему я очень многим обязана. Я страдала патологической стеснительностью, зажимом и в первом семестре не могла выйти на площадку, чтобы сделать какое-то элементарное упражнение. Для моих сокурсников это не составляло никакого труда. А я два месяца сидела, как приклеенная к стулу. Катин-Ярцев буквально выпихнул меня на сцену…

– Говорят, в студенческие годы у вас и голос был другим?

– Да, я разговаривала очень высоко и глухо и помню, как первый режиссер в моей жизни, уже профессиональной, Александр Вилькин, говорил, что у драматической артистки должен быть низкий, густой, насыщенный голос. Я потом сознательно стала делать его ниже… На мой взгляд, бывают такие ярчайшие индивидуальности, которым что-то дано от природы изначально. Вот, например, та же Чулпан Хаматова. У нее опыт – в природе, как некое знание. Для себя я это определяю как степень таланта, в общем, редкого. А обычно опыт приходит только со временем. В творческих профессиях все потери, все утраты, все разочарования, обиды – все идет в копилку. Если нормальный человек пытается забыть неприятное, то у артиста вырабатывается определенная потребность зафиксировать это. Что у меня стало с лицом? Как перекосилось? Что я сделала? Задумалась? Замерла или сразу стала что-то нервно говорить? И так далее.

– Вероятно, эта страсть к самоанализу и позволяет вам производить впечатление очень спокойного уравновешенного в жизни человека? Вы такая же и в работе?

– Раньше я точно была такая. Помню, снималась в картине Витаутаса Желакявичюса "Рассказ неизвестного человека" по Чехову. Желакявичюс мне говорил: "Вам нужно к каждому костюму прикалывать булавку и все время себя колоть, чтобы вывести из состояния равновесия".

– Выходит, актер, по-вашему, должен быть неуравновешенным, нервным?

– Ну, конечно. Кто-то сказал, что репетиция – это ежедневное расшатывание нервной системы. Это совершенно точно. Психопатом, конечно, быть не обязательно. Но то, что надо себя расшатать, разбередить, это да. А как иначе? Ты пьешь перед съемкой кофе, а потом идешь и играешь на сцене, скажем, смерть сына. И это надо сделать так, чтобы люди заплакали, почувствовали эту боль. А как, не разбередив себя, можно это сделать? Это и есть талант, опыт. Чем сильнее разбередишь, тем лучше.

– А были у вас роли, которые вызывали внутреннее сопротивление?

– Не без этого. Например, не так давно мне предложили сыграть в "Табакерке" пьесу Стриндберга "Отец". Я прочла ее, а там есть такой персонаж – Лаура, которая убивает своего мужа. Я ужаснулась. Очень страшная пьеса. Антиженская. Совершенно не по моей части. Я подумала, что не смогу это сыграть. Но в какой-то момент вдруг ощутила этот образ. Ведь почти у всех женщин есть определенный счет к мужчинам. А если обобщить не только свой опыт, но и опыт своего окружения, мамы, тети, бабушки, то можно что-то понять. И я вдруг почувствовала какое-то "упоение в бою и бездны мрачной на краю". И вдруг стала получать огромное удовольствие от этой работы. Одна моя знакомая приехала на премьеру "Отца" с цветами и уехала с ними домой. Потом она сказала: "Ты знаешь, я не могла тебе преподнести букет. Это было так страшно". Получился очень сильный спектакль. Там еще изумительно играл Андрей Смоляков. Он сделал мне комплимент, назвав идеальной партнершей по сцене.

– Вы тоже считаете себя таковой?

– Ну что вы?! Я, конечно, не идеальна. И у меня масса недостатков. К примеру, больше всего на свете я не люблю делать макияж, маникюр, укладывать волосы и все такое. Я не знаю почему. Я никогда этого не любила. Даже когда была молодая. И никогда этого не делала. Недавно я прочла интервью со Светланой Немоляевой. Она говорит, что все актрисы делятся на две группы. На тех, которые следят за собой, и на тех, которые не следят. Помню Таню Васильеву, замечательную актрису, с которой мы много лет были партнерами в Театре Маяковского. Она всегда ходила без макияжа и еще любила крем, который густо намазывала, и ей было совершенно все равно, как она выглядит. И в самом деле смешно: ты идешь в театр, не будешь же ты краситься и накладывать тон, чтобы сесть потом за гримировальный стол? Мне очень важно на репетиции, чтобы лицо до определенного момента было стертым, пока ты еще не понимаешь, какой характер ты играешь. Когда начинаешь определяться, тогда уже важно, кто ты – красавица или наоборот. И ты кладешь грим… Заканчивается спектакль, и я очень тщательно все стираю. Снимаю все кольца, серьги, бижутерию, в которых играла. Это здорово, когда я выхожу из образа и вновь становлюсь собой.



Александра КАЛИНИНА